Диалог вместо скандала

— Давайте скажем честно: последние 20 лет православные в России прожили достаточно спокойно. И сложилось впечатление, что церковная жизнь развивается поступательно, без виражей: восстанавливаются храмы, действуют воскресные школы, вот священник в армии, вот он с прихожанами участвует в социальной работе... Но вместе с тем существует и другая тенденция — маргинализация православных, во многом связанная с их отчуждением от проблем, волнующих общество. Обе тенденции парадоксальным образом сосуществовали, хотя очевидно, что они противоположны друг другу. Будет ли здесь расти напряжение и к чему это приведет? Год назад об этом можно было даже не задумываться. Но ряд событий последних месяцев, начиная с протестных митингов после выборов в декабре 2011 года, поставил вопрос куда более остро. 

Я бы обозначил три проблемы современной Церкви. Первая — «отсутствие» богословия. Разумно мыслить о Боге, разумно славить Его, разумно строить свою духовную жизнь — это задача каждого православного христианина. Разумно — это значит в соединении сердца и ума. Однако сегодня богословие воспринимается исключительно как научная дисциплина или «профессиональное занятие» преподавателей духовных школ. 

Вторая проблема — Церковь в публичном пространстве неадекватна себе самой. От ее имени выступает множество самых разных людей. В частности, немало таких, которые ошиблись дверью. Им бы в комсомол за победу пролетариата агитировать да доносы на «врагов народа» строчить. Конечно, если по ним судить о качестве духовной и интеллектуальной жизни в Русской Православной Церкви, то выводы будут печальные — ничего убедительного, внятного, свидетельствующего о Христе в их деятельности нет. Только жонглирование словами и игра в примитивную православно-патриотическую идеологию. 

Третья проблема — иллюзия церковного единства. Сегодня в Церкви оформилось несколько больших групп со своей системой взглядов, а порой и жесткими идеологическими установками. Между ними давно нет никакого общения, а в последнее время явно обостряется конфликт. Однако нам заповедано единство, и стремление к нему естественное желание христианина. Как здесь быть? Все наши различия, конфликты и противоречия интеллектуальным усилием или административной волей не побеждаются. Проблему нельзя решить, ее можно только «снять» во Христе, но для этого необходим личный нравственный подвиг, это можно совершить только через любовь. Способны ли мы на него сегодня? Вот вопрос. 

— О каких группировках идет речь? О «либералах» и «консерваторах»? 
— Наше церковное общество трудно описать с помощью традиционной трехчастной схемы: правые-центр-левые. Однако эту схему можно использовать, чтобы показать особенности расклада сил внутри Церкви. Казалось бы, можно с уверенностью говорить о том, что у нас есть многочисленные и сильные правые. Но кто эти правые? Это действительно традиционалисты и консерваторы? Трудно говорить об этом всерьез после того, как три поколения в России выросли только на советских традициях, и обращение к христианским традициям — это реконструкция, пусть искренняя и благочестивая, но все-таки игра. Казалось бы, в Церкви есть либеральное крыло. Но оно не требует реформ, не имеет и не стремится иметь свою программу. У него нет своих лидеров. Эта группа малочисленна и не то что сегодня, но и в перспективе ближайших лет не сможет сыграть существенной роли. Что же тогда в этом случае центр? Это «молчаливное большинство», которое до последнего времени никто не спрашивал, и оно еще не имело возможности высказаться. 

Правда, в последнее время возник интерес к социологическим и религиоведческим исследованиям. Оказывается, Церковь по своей численности гораздо меньше, чем принято считать. Конечно, это никакие не 80 и не 50% населения. Но даже если речь идет о 40% — это очень много. Это все равно самая большая религиозная община в современной России. Нам нужно и дальше внимательно всматриваться в эти «40%», понять, каково качество их веры, и решить, в чем Церковь может на них опереться.

Возвращаясь к схеме «правые-центр-левые», можно использовать и другой подход. Если опираться на тех, кто активно участвует в церковной жизни, то общая картина будет выглядеть иначе. Те, кого сегодня упорно называют «либералами», на самом деле составляют либерально-консервативный центр. Это прежде всего приходское духовенство Москвы и Санкт-Петербурга, среди которых в последнее время наиболее известны, например, протоиереи Алексий Уминский и Георгий Митрофанов. К ним примыкает преподавательский состав большинства духовных школ. Справа от них — духовенство и миряне, ориентированные на серьезную монашескую традицию, сегодня весьма немногочисленную. Слева — приходы и интеллектуальные кружки, занимающиеся прежде всего катехизацией и миссией среди населения городов-миллионников.

В ситуации, когда у каждой из групп нет ясной позиции, возникает еще один вопрос: что же такое единая позиция Церкви? Конечно, по большинству недогматических вопросов ее и не может быть (свободу мнений еще никто не отменял). Но даже когда формулируется официальная церковная точка зрения, нужно помнить, что не все люди будут готовы ее разделить. Церковь принимает много хороших документов, способных изменить к лучшему церковную жизнь. Но большинство этих документов не работает. Одна из важнейших задач — проанализировать, почему это происходит, и сделать так, чтобы они работали, способствуя церковной консолидации и внутрицерковному диалогу. 

— Действительно ли происходящие последние несколько месяцев события касаются всего общества или это игры внутри «креативного класса» — журналистов, пользователей социальных сетей?.. Социологические опросы показывают, что отношение большинства к Церкви практически не меняется. 
— Я думаю, что речь идет о реальных, не выдуманных СМИ процессах. Для тех, кто воспринимает Церковь как авторитет, для ее членов или, наоборот, противников, по существу ничего не изменилось. Разные силы более четко определили свои позиции. С другой стороны, такие события влияние на общество оказывают не сразу. Поэтому нельзя сказать, что какие-либо социологические замеры весны или лета 2012 года отражают всю полноту картины. Предсказать, куда приведет этот общественный тренд, трудно. Многое зависит от того, насколько спокойно, некрикливо, не скандально будем мы, православные, себя вести. Ни общество, ни братья по вере от нас этой скандальности не ждут. Но нас провоцируют, мы «ведемся», и в итоге проигрывают все. 

Для меня большой неожиданностью стало то, что для людей, которые раньше относились к Церкви отстраненно, она вдруг приобрела значение и ценность. Не потому что «гонимых любят». А потому что на фоне продолжающейся критики Церкви люди сердцем делают правильный выбор. Они говорят: «Мы плохо понимаем, что такое публичная деятельность Церкви, мы не можем разобраться в том, что говорят о ней в СМИ, но мы приходим в храм и ощущаем, что Церковь — наш дом». И они впервые исповедуются, причащаются, приводят детей, которые ни разу после Крещения не были в храме. Это важный потенциал для свидетельства! Если в этот момент мы обратимся к человеку и скажем: «Ты правильно поступил. Теперь ты должен стать членом общины, регулярно приступать к Таинствам, участвовать в приходской жизни», то, может быть, в результате этих событий Церковь будет крепче и больше. 

— Но эта тенденция в медийном пространстве не обозначена. Зато нам каждый день рассказывают, что «такой-то заявил о разрыве с Московским Патриархатом». 
— А вот это, на мой взгляд, уже надуманная проблема, и к реальности она отношения не имеет. Все что мне приходилось об этом слышать, звучит очень странно. Уход из Церкви — очень эмоциональное и инфантильное… нет, не решение. Это только жест, за которым никакого решения не стоит. Например, некая женщина из одного московского прихода публично заявила о своем уходе. Но через некоторое время по просьбе настоятеля этого храма она опубликовала заметку, в которой призналась, что в течение пяти лет ни разу не причащалась. По каноническим нормам она уже давно отделила себя от Церкви и теперь просто воспользовалась поводом, чтобы объявить о своем давнем решении.

Можно, конечно, размышлять о том, как уйти в Элладскую Церковь, в Грузинскую или в Американскую. Но Христос-то везде один и тот же. Евхаристическая Чаша у нас одна. Какой смысл менять юрисдикцию? 

За что нас ругают? 
— А кто-то, на Ваш взгляд, заинтересован в том, чтобы страсти продолжали накаляться? 
— Я не вижу в России сил, которым были бы выгодны антиклерикальные настроения… Наша ситуация вообще уникальна. За что на Западе критикуют христиан? Прежде всего — за верность Евангелию. Им говорят: «У нас есть демократические принципы, защита меньшинств, права человека, а вы со своими христианскими устоями не вписываетесь в наше общество. Ваше христианство нарушает наши законы». А что говорят у нас? «Христиане, посмотрите на себя — вы плохо следуете евангельскому идеалу». Это же просто счастье, когда нас так критикуют! Это значит, что есть представление о Евангелии даже у тех, кто, казалось бы, Церкви противостоит. 

Но мы в последнее «наращиваем кожу»: нас колют, а мы делаем вид, что не замечаем. Но если Церковь станет чуткой к критике, если мы научимся признавать свою неправоту там, где она есть, общественная ситуация развернется в нашу сторону. Нас зовут на диалог, мы отказываемся. Но если согласимся, то многое приобретем. 

— Но нас часто не на диалог зовут, а просто хамят… 
— Да, христиан ругают, оскорбляют, а иногда и бьют. Но самое страшное — когда христиане ругают, оскорбляют и бьют в ответ. К сожалению, такую реакцию мы в последние месяцы тоже видели. Это печально. Православным христианам во всем этом нужно увидеть «положительную программу действия», нужно открыто общаться и учиться отвечать самым разным людям, что есть наше упование, как мы понимаем Церковь, к которой принадлежим. И говорить о Христе нужно не штампами, а основываясь на личном опыте, с нервом, с духовным, а порой и эмоциональным напряжением: что есть Христос для меня? Я все чаще замечаю, что в публичном пространстве свидетельство священника о вере и Церкви не прочитывается, теряется. Отчасти это понятно: публика воспринимает такую проповедь как «профессиональную обязанность» священника. Есть ли у нас достаточное количество мирян, которые могли бы поддержать духовенство свидетельством о своей вере? 

Закон что дышло 
— Кульминацией церковно-общественных нестроений стало дело о «панк-молебне». Одни ратуют за уголовное преследование его участниц. Другие говорят, что их не за что судить. По-моему, это само по себе свидетельствует о юридической неоднозначности данного дела. 
— Я очень удивлен, что у нас не возникло убедительного анализа, правового обзора возникшей коллизии с хулиганством. Почему их деяние было квалифицировано именно как уголовное? Чем отличается «мелкое хулиганство» (КОАП) от «хулиганства» (УК)? Понятно, что одним из критериев является наличие «мотива религиозной ненависти». Но эти молодые женщины говорили, что у них не было намерения оскорбить верующих. Тексты, которые они исполняли, и действия, которые они совершали, тоже трудно подвести под это определение. Суд, в свою очередь, с помощью потерпевших и экспертиз этот факт упорно доказывал и в итоге «доказал». Но ведь речь идет о намерении, о замысле. Как можно доказать, что намерение было, если сами обвиняемые утверждают, что такого намерения у них не было? Аргументация суда оказалась совершенно несостоятельна. 

Считаю, что приговор Хамовнического суда — беззаконие. И это не проблема Церкви, это проблема судебной системы. Беда в том, что зная о проблемах суда в России, Церковь все-таки решилась в суд обратиться.

И далее: мы видим, что норма, которая в существующих формулировках не работает, по-прежнему остается в законодательстве. Разве кто-то это заметил и готов выступить с законодательной инициативой? Нет. Кто-то готов серьезно разбираться с такими прецедентами? Нет. Нужно вводить в законодательство критерии того, что такое религиозная ненависть, определить границы этого понятия и поступки, которые под него подпадают.

Но главное для всего нашего общества — это прийти к согласию (поверх любых юридических, политических или социальных проблем) в том, что храм, его литургическое пространство не может быть местом для каких-либо акций актуального искусства. Надругательство или уничтожение священных изображений и символов не может быть актом творчества, а поруганные святыни не приобретают «нового качества» как произведения искусства. 

Беседовал Тимур Щукин