10 марта 2012 года представители общин Comunione e Liberazione в России и ближнем зарубежье попросили меня рассказать о том, как меняется самосознание православных верующих в России в связи с событиями последних месяцев и какие общественные задачи получают осмысление с христианской точки зрения. Ниже - краткий конспект беседы.

Пробуждение христианского общественного действия стало очевидным после декабрьских выборов в России, однако этому предшествовали как минимум два события. Первое – неожиданно возникшая весной прошлого года дискуссия о том, нужна ли интеллигенция Церкви. В самой постановке вопроса сквозили какие-то остатки «классовой ненависти», леденящий душу ветерок холодной гражданской войны. Тем не менее в церковном контексте такая постановка проблемы, я думаю, связана с острым переживанием «свободы–несвободы» внутри нашей церковной традиции. Возник конфликт свободы мысли, свободы формулировать и выражать свою позицию, с одной стороны, и жестких требований соблюдать «церковный формат», с другой. Началом разговора стал очень провокационно сформулированный вопрос: что такое интеллигенция сегодня и зачем она нужна Церкви? Вопрос крайне неудачный - в современной России нет и уже не может быть интеллигенции в традиционном понимании этого слова. Однако можно сформулировать его иначе: какое место в Церкви занимают интеллектуалы, для которых знание не находится в противоречии с верой, а потребность в новых знаниях не имеет меркантильной, «коммерческой» основы. Все чаще подход современного человека к знаниям определяется прагматической задачей – они позволяют нам больше зарабатывать, делать карьеру и т. п. А знание как ценность, в том числе нравственная, моральная и духовная, отходит на второй, а то и на десятый план. В неожиданной дискуссии об интеллигенции ясно поставлены две проблемы: ценность знания и свобода выражать позицию.

Второе, что нужно отметить как подготовительный этап пробуждения христианского действия, – это постановка вопроса: что именно должна говорить Церковь, обращаясь к обществу? Мы увидели, что на первом плане оказались какие-то экстравагантные проблемы - дресс-код, богатое духовенство... Неуместно говорить об этом, если еще не сказано о Христе и евангельской жизни. Да, наверное, можно обсуждать и эти вопросы, если и говорящий, и аудитория уже знают: эти вопросы не главные.

Описанное состояние еще нельзя назвать пробуждением, но в последние полгода перед декабрем 2011 отчетливо ощущалось, что ситуация меняется. Люди стали думать... Вернее, они стали задумываться о том, что надо думать.

И вот наступил декабрь. Случилось нечто поразительное, что представить себе раньше было невозможно. Один молодой священник (и это уже, безусловно, страница истории Церкви) пошел наблюдателем на выборы – как журналист от православного интернет-журнала. И его личное свидетельство о дне, проведенном на избирательном участке, буквально взорвало ситуацию. Ведь священник, который свидетельствует о неправде в общественной жизни, – это, мягко говоря, что-то совершенно новое для России.

Священник-наблюдатель не оказался "белой вороной". Вскоре по итогам выборов высказался целый ряд священников и мирян, ранее весьма далеких от политической жизни, а православные СМИ свободно предоставляли им возможность для комментариев. И случилось так, что состояние внутреннего успокоения, отстраненности от общественно-политической жизни оказалось преодоленным. Гражданская позиция – неравнодушная, критическая, в некотором смысле оппозиционная – была осознана как вполне естественная для христианина на личном уровне.

Это не вылилось в христианские митинги или пикеты, в создание общественных движений на волне послевыборного осмысления реальности, но стало менять самосознание людей – и этот процесс продолжается до сих пор и будет продолжаться.

Сейчас очень важно, что идет поиск «нового языка» в описании окружающей нас реальности. Власть ясно и убедительно говорит: «Ну посмотрите на этих протестующих! Они не могут договориться ни о каких конкретных требованиях, у них нет программы, нет реальных лидеров – ничего, что нужно для политического действия». И это так, если говорить на языке холодной прагматики: «Решает митинг какую-то конкретную задачу? Нет. Значит, он ни на что не влияет, и вся эта череда событий никому не нужна и совершенно бесполезна». Но многие из нас чувствуют в такой позиции явный подвох. Подобный взгляд на ситуацию ведет нас в тупик. Однако выходом из тупика является не срочный поиск «реальных лидеров», не проведение «эффективных митингов», а личное гражданское свидетельство, личный решительный отказ от неправды общественной жизни. В поиске нового языка описания действительности впервые за многие годы значимым становится моральное основание. Быть гражданином, занимать активную общественную позицию становится естественным, для этого появляется внутренняя мотивация. И совершенно не важно, что протестное движение может затухнуть и митинги опять будут собирать максимум пятьсот человек, как в предыдущие годы. Важно, что произойдет у нас в голове. И в сердце.

По оптимистичным оценкам, в России сейчас до 80 % православных христиан. Встает вопрос: почему у нас тогда нет православных политиков? В августе 2011 года на христианском форуме «Rimini Meeting» одна из встреч была посвящена христианской политике, и в ней участвовали яркие политики-христиане из разных стран. Они свидетельствовали о том, что такое христианское политическое действие. Я был потрясен, с одной стороны, тем, какой гигантский интерес вызвала эта встреча – не все желающие уместились в огромном зале на несколько тысяч человек… И с другой стороны, была очень убедительной самопрезентация политиков. Я видел, что они: а) действительно политики, б) действительно христиане. И в то же время я с горечью думал о том, что никого из России за этот стол мы сегодня посадить не можем.

Да, есть христиане – настоящие практикующие христиане – в разных российских партиях. Но проблема в том, что для них, как ни странно, личной моделью исповедания веры стало предельно секулярное понимание христианского действия: «Я христианин в храме, я христианин в сообществе других христиан, возможно, я христианин в семье; но угадать, узнать, понять, что я христианин, когда исполняю свои служебные, должностные обязанности, не может никто». Этого не видно. Нет таких принципов, на основании которых человек действует изо дня в день. И этот страшный релятивизм пронзает нашу общественно-политическую жизнь и не дает возможности сформироваться настоящей, подлинной, очевидной христианской политике в современной России.

К сожалению, я совершенно не представляю, как будет рождаться христианское действие. Видимо, наше сознание должно пройти еще какой-то путь, оно должно перейти из инфантильного состояния в более зрелое. И единственное, что возможно на сегодняшний день, – это обсуждение поставленных вопросов в узком кругу, на уровне дружеских и клубных встреч, и это обсуждение уже происходит. Через некоторое время мы будем способны сделать следующий шаг.

Время, в которое мы живем, последние четыре месяца, – это удивительное время пробуждения. Если хотите, своего рода пятидесятница христианской общественной жизни. И даже несмотря на то, что мы вряд ли увидим какие-то практические результаты, это пробуждение, движение духа меня укрепляет и вдохновляет.

И еще одна ремарка по поводу истории и традиций. Часто мы слышим: давайте сохранять традиции, нарушение традиций очень опасно. Но если говорить о нашем нынешнем багаже – культурном, историческом, социальном, философском, религиозном и, если хотите, бытовом, – у нас есть только одна традиция, к которой мы так или иначе все принадлежим. Это советская традиция. К сожалению, мы не можем заглянуть, перешагнуть за Октябрьский переворот, за 1917-й год. Для нас это превращается в реконструкцию, в спектакль, в игру. И поэтому следует признать, - как бы ни было это стыдно для христианина - что самой консервативной силой в России сегодня являются коммунисты.

Должен признаться, что я сегодня не понимаю, что такое христианский консерватизм на практике. И тем не менее я сознаю, что как христианин я за традицию, я - консерватор. Значит, наша творческая задача сегодня – создать в России новые христианские традиции. Здесь я, конечно, имею в виду традиции внелитургические - полтической, общественной, семейной жизни. Убедительные христианские традиции, основанные на опыте Церкви и в то же время укорененные в той реальности, в которой мы живем. Это великая творческая задача для всех нас, и ее мы должны решить – может быть, даже не столько ради себя, сколько ради наших детей.