Пожалуй, мне понравился обстоятельный ответ Игоря Ашманова на мою короткую реплику «Неудобное многообразие». И я рад, что подходы к таким проблемам как цензура и идеология, правовое сознание и конституция, Пушкин и будущее России можно обсудить на сайте «Фома.ру». Перечень проблем можно и нужно продолжить, и я сделают это чуть ниже.

По просьбе Владимира Легойды свою первую реплику я вынужден был сделать предельно краткой, однако развернутый ответ Игоря Ашманова позволяет и мне более подробно изложить свою позицию.

Сперва несколько слов о том, в чем именно Игорь Ашманов меня не услышал и, соответственно, не понял.

В своей первой реплике я не комментировал проблему цензуры, а только вскользь упомянул, что меня удивляет, когда взрослые люди через запятую пишут слова «идеология» и «цензура». Посыл Ашманова ясен – это «однородные члены». Но давайте вспомним, в какой исторической ситуации они становятся однородными. Надеюсь, для тех, кому за 40 это совсем не сложно. Не сложно вспомнить и о  катастрофических последствиях такой «однородности» – политических, экономических, социальных, культурных и духовных.

Слова Ашманова о том, что у меня есть «наученная реакция» на слово «цензура», вызывает как минимум недоумение. Цензура - табу… Цензура - ругательство… О чём это? Я 12 лет руковожу редакцией официальных церковных СМИ и поверьте, гораздо лучше, чем мой собеседник – частный предприниматель – знаю, и положительные, и отрицательные стороны цензуры на опыте своей повседневной работы.

Нелепо выглядит пассаж о том, что мы должны быть благодарны «страшной царской цензуре» за Пушкина, Гоголя и далее по списку. Не стыдно писать такое? Новое направление может быть задано Ашмановым для изучения русской культуры ХХ века! Ведь советскую цензуру мы должны тогда благодарить за Солженицына, Шаламова, Тарковского, Бродского…

Кстати, кроме цензуры есть еще самоцензура – тоже большая проблема для постсоветского человека. Кроме того, и цензура, и самоцензура очень часто опираются не на идеологию, не на правовую систему, не на общественную мораль, а на элементарный страх «как бы чего не вышло».

Цензура бывает полезна, но не может быть главным средством борьбы с чем-либо. Свобода и ответственность (похоже, в системе координат Ашманова это исключительно «либеральные ценности» и относиться к ним нужно всегда с подозрением) формируют здоровое дееспособное общество. Кстати, и как предприниматель, и как эксперт Игорь Ашманов к нему в полной мере принадлежит. Но там, где царят «однородные члены», ни частный бизнес, ни серьезная аналитика  не возможны. Не понимаю, почему он для других желает более примитивных решений. Неужели боится, что подрастут конкуренты?

Не было и нет никакого «любезного мне идеологического вакуума». Я в таких категориях не мыслю и тем более не пишу. Это передергивание остается на совести автора, равно как и толкование нормы Конституции о деидеологизации государства как якобы «предписанного идеологического вакуума».

Вся болтовня про «идеологический вакуум» связана с нежеланием и неумением брать на себя ответственность в условиях свободы. Неужели не помним, отчего вакуум возник? Сдохла коммунистическая идеология, рухнула пропагандистская машина советского государства. Сдохла… и многим как-то неуютно стало жить. Давайте всё восстановим «как было», только вместо сдохшей идеологии прикрутим к государству «парадоксальную комбинацию» социализма и религии.

Смелые взгляды на будущее России. И весьма оригинальные.

Впрочем, да. Основания для таких прогнозов есть. Полтора года назад в эссе «Церковь в постсоветской России»  я анализировал  феномен постсоветского православия. Разница между нами в том, что я вижу в этом трудный и болезненный период избавления от рабского самосознания и страха, а Ашманов хочет видеть в постсоветском православии не просто доминирующую форму религиозности, а поддержанный государством культ.

Верю и надеюсь, Церковь сделает всё возможное, чтобы этого не случилось.

Самое любопытное в ответе Игоря Ашманова - это попытка систематизировать свои взгляды с точки зрения «секулярного консерватизма». Не удивлен, что это вызывает симпатию у некоторых православных неофитов. Мучительный поиск более-менее убедительной и жизнеспособной версии консерватизма продолжается уже лет 15. Пока безуспешно.

Но давайте разберемся в тех тезисах, которые предлагает Ашманов. Главный посыл – надо уметь во всем видеть «идеологию». Зоркому взгляду «секулярного консерватора» открывается страшная и завораживающая панорама: всё в нашем мире является следствием «идеологии». Борьба с гомосексуализмом обусловлена идеологическими установками. У нас нет права убивать ближнего, потому что есть «идеологические ограничения» и т.д. и т.п.

В позиции, которую излагает мой собеседник, отсутствуют представления не только о вере, но о морали, нравственности, ценностях… «Идеология» вытеснила и подменила собой абсолютно всё. Ашманов пишет прямо: «Нет рациональных причин, логических обоснований для того, чтобы запрещать мат, порно, вывески на иностранных языках, интим-шопы на центральных улицах, свастику, чемоданы на Красной площади. Эти причины - идеологические. Это - решение вопроса "Хорошо или плохо", а не вопросов типа "выгодно - не выгодно" или "эффективно или неэффективно". А где у нас критерии хорошего и плохого? Неужели в Конституции?»

Другими словами, какая-то новая русская идеология, о которой мечтает Ашманов, призвана стать ни много ни мало «критерием хорошего и плохого». Что-то я не уверен, что христиане готовы с этим согласиться. Я не уверен, что с этим готовы согласиться и консерваторы в традиционном понимании этого слова. Перед нами игра, набор странных постмодернистских деконструкций.

С богословской точки зрения такая деконструкция жизни человека и общества ведет к абсолютизации роли идеологии и, следовательно, усвоение идеологией некоего абсолютного (божественного) достоинства. Для меня как для христианина это неприемлемо.

Наконец, я не сторонник известного риторического приема, который заключается в том, чтобы подменять обсуждение наших проблемам чужими проблемами в стиле: «А вон, посмотрите, как всё плохо в Америке и Европе». Это не просто некорректно, но и ущербно. От таких кивков у нас проблем не становится меньше, но за потраченный на пиар бюджет можно уверенно отчитаться.

Давайте поговорим о России.

Не удивлен, что в своей реплике Ашманов вспоминает гомосексуалистов. Это в тренде. Но я хотел бы напомнить, что в известной фразе из послания апостола Павла о том, что мужеложники Царство небесное не наследуют, есть несколько важных деталей, которые от нас постоянно ускользают. Вот стих из Священного Писания полностью: Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники - Царства Божия не наследуют (1 Кор. 9-10).

Здесь апостол Павел перечисляет через запятую десять (!) грехов, не делая между ними никакого различия. Почему вдруг в последнее время выбран только один, а остальные забыты, будто бы вычеркнуты? Вы об этом задумывались?

Если нет, я попробую ответить. И ответ, к сожалению, очень простой. Говорить о гомосексуализме с точки зрения государства сегодня просто и вполне безопасно. Пропаганда утверждает: они ж там, в Америке, в Европе живут, а у нас если вдруг и есть, то завезены «оттуда» или, по крайней мере, существуют на «их» деньги.

А вот блудники, идолопоклонники, воры, лихоимцы и прочие – у нас самые что ни на есть свои, а своих не сдают. Поэтому следует промолчать.

Это один из примеров идеологического редактирования Евангелия. Конечно, я немного утрирую. Пропагандисты и пиарщики действуют, не вспоминая о Священном Писании, но если мы, православные христиане, стремимся увидеть нашу жизнь и жизнь нашего общества в свете Евангелия, мы обязаны помещать вырванные фразы обратно в евангельский контекст. Я вижу огромную опасность в постмодернистской деконструкции Евангелия под консервативными лозунгами. Суть-то не меняется: деконструкция остается деконструкцией.

Теперь вопрос: нужен ли там такой «консерватизм»?

Я выступаю против единой государственной идеологии, пусть даже очень консервативной, именно с христианских позиций. И причина проста, приведенный выше пример это ярко иллюстрирует. Если государство решит ввести свою монополию на идеологию, то это будет нехристианская идеология. Более того, скоро мы все увидим, что это будет идеология, при которой Церкви станет очень трудно. Вера, основанная на Евангелии, крайне неудобный «идеологический продукт» с точки зрения государственного строительства. Вера вводит множество нравственных ограничений для власти, а земные властители стремится к тому, чтобы у них не было никаких ограничений. Это касается не только прошлого, но и настоящего; не только Азии или Америки, но и России.

Если двигаться в сторону, обозначенную в футурологических мечтаниях Ашманова, то никогда сколь-нибудь серьезной и убедительной идеологии в России не будет. В защите и протекции нуждаются слабые. Это в полной мере относится и к идеям. Сильные идеи работают во многом сами, без протекции.

* * *

И не надо упрощать. Мир идей и смыслов очень большой. Однако попытки сделать его простым и «технологичным» широко известны. Также известно, что такие попытки ни к чему хорошему не приводили. Хотим еще раз наступить на старые грабли? Мне кажется, не стоит.

Ни у кого нет ответа на вопрос «Что есть истина?». На этот вопрос нет ответа не только у респектабельных экспертов и консервативных идеологов, но и у философов и даже у богословов.

Между тем, поиск истины в пределах нашей земной жизни – это та задача, отказаться от которой не может ни один человек. И этот поиск призван быть свободным и ответственным. Ответ начинается с попытки посмотреть на проблему по-новому и по-новому поставить вопрос.

Для меня как для христианина это вопрос звучит радикально иначе: «Кто есть Истина?». И только тогда я могу расслышать ответ: «Аз есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6).