Обличающий или угрожающий голос православной Церкви в современной России можно услышать довольно часто. Властные, грубые, порой нелепые комментарии от ее имени перестали восприниматься как исключение. У одних это вызывает чувство солидарности, у других — раздражение, не так давно появилась новая реакция — смех. Для Церкви в секулярном обществе это довольно неожиданная стратегия, но, по всей видимости, православные убеждены, что за годы «церковного возрождения» и общество, и особенно государство уже удалось изменить в лучшую — постсекулярную — сторону.

Сразу следует уточнить: скандальные комментарии далеко не всегда санкционированы церковной иерархией. Наоборот, чаще всего это голоса отдельных священников и мирян. При этом довольно трудно в нескольких словах обозначить их административный статус или роль в церковной жизни.

Круг авторов эпатажных высказываний весьма широк, и общего у них, на первый взгляд, не так много.

Разобраться в происходящем можно только обозначив контекст и генезис нынешних отношений Церкви и общества.

Четверть века, прошедшие с крушения Советского Союза, в самой Церкви принято называть эпохой «церковного возрождения». В начале 90-х не только священники, но и епископы сначала довольно робко, но потом всё смелее и смелее выходили за церковную ограду. Делали они это не всегда с удовольствием — в этой ограде Церковь спокойно и благополучно прожила последние десятилетия советской власти.

И тем не менее в 90-е Церковь пыталась найти не только язык, на котором можно говорить с постсоветским обществом, но и нащупать доверительную интонацию.

Это был долгий и трудный процесс, неудач и поражений было много. Первым среди тех, кто преуспел, следует назвать протоиерея Александра Меня, но он был убит в сентябре 1990 года.

Четверть века Русская православная церковь училась говорить с обществом. Не проповедовать, не утешать, а именно говорить. Следует признать, что результаты в итоге оказались довольно скромными, а амбиции и сегодня остаются большими. Церковные инициативы, обращенные к реальным проблемам людей (бедность, социальная незащищенность, алкоголизм, глубокий семейный кризис), выглядят довольно скромно. Православный приход предельно зажат, задавлен современным церковным уставом. И он редко становится тем центром, где возникает живой диалог, разомкнутый к внешнему миру.

Гораздо быстрее церковная иерархия научилась говорить с государственными чиновниками.

Православие, дополненное патриотизмом, «русским миром», духовными скрепами и солидной финансовой поддержкой, постепенно превратилось в понятную идеологическую конструкцию. В некотором смысле чиновники этого ждали.

Так в последнее десятилетие в союзе с государством Церковь обрела покой и стабильность. И постепенно пришло осознание, что серьезный разговор с обществом на самом деле не нужен. Это сложно и по большому счету не имеет ясных перспектив.

Соответственно, пропало желание говорить на равных, уважительно. Точнее, оно оказалось вытеснено еще более сильным и жгучим желанием поучать, командовать и диктовать свои условия.

Новый тип коммуникации потребовал выдвинуть на первый план новые фигуры — жесткие, грубые, конфликтные. Так в жизнь Церкви вошли хамские окрики в стиле чиновников средней руки.

Один из последних примеров — резкий окрик протоиерея Александра Пелина в адрес директора Эрмитажа Михаила Пиотровского: «Вообще Михаилу Борисовичу, если он ратует за Исаакиевский собор как за исторический памятник, может быть, имеет смысл больше заниматься историческими традициями Эрмитажа как одного из лучших музеев мира, а не устраивать там провокационные выставки, подобные выставке Яна Фабра?»

Молодой протоиерей, совсем недавно переехавший в Санкт-Петербург из Мордовии, не чувствует никакой дистанции. Он по умолчанию считает, что любые, даже разумные и логичные, предложения с целью как-то погасить конфликт вокруг Исаакиевского собора надо расценивать как «покушение» интеллигенции на авторитет Церкви. Наконец, мордовский протоиерей ясно дает понять, что не испытывает к собеседнику никакого уважения. И на приглашение к диалогу с целью погасить конфликт он отвечает намеренной эскалацией конфликта.

Пелин — не только священник, но и церковный функционер — он занимает должность председателя епархиального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества. Исходя из его высказываний, название отдела безнадежно устарело. Его следует переименовать в отдел подчинения общества интересам Церкви.

Еще одна медийная фигура «нового типа» выросла в Санкт-Петербурге — это депутат Госдумы Виталий Милонов. Недавно он признался, что мечтает стать священником, но это не помешало ему публично заявить: «Христиане выжили, несмотря на то что предки Бориса Лазаревича Вишневского и Максима Львовича Резника (депутатов заксобрания, которые выступают против передачи Исаакиевского собора Церкви. — Автор) варили нас в котлах и отдавали на растерзание зверям». Антисемитский посыл в этих словах очевиден, равно как и вопиющая безграмотность: не евреи, а римляне преследовали христиан, порой не делая различий между евреями и христианами.

Конечно, на эти выступления Милонов не брал у патриарха благословения. Это его личная стратегия — бесконечные спекуляции на православии и защите традиционных ценностей.

И эта стратегия, где главным инструментом уже немало лет остается провокация, привела к поразительным результатам: именно благодаря ей Милонов пересел из кресла депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга в кресло депутата Госдумы от «Единой России».

Еще более маргинальной фигурой можно назвать еще одного петербуржца — диакона Владимира Василика, доцента Санкт-Петербургского университета и преподавателя Сретенской духовной семинарии. После того как председатель Госдумы Вячеслав Володин поддержал идею закона о защите чести и достоинства президента России, он сразу же заявил, что всем без исключения критикам президента «будет уготовано место у параши».

Глубоко мифологизированное православное сознание стремится угадать в облике президента России черты Византийского императора. Византийская симфония государственной и церковной власти видится как свершившийся факт.

И особый — сакральный — статус верховного правителя, получившего чуть ли не божественную санкцию на свое правление, нуждается в новой интерпретации применительно к современному законодательству. Именно честью и достоинством президент России обладает в превосходной степени по отношению ко всем прочим гражданам. Поэтому гражданам для защиты чести и достоинства вполне достаточно ст. 152 Гражданского кодекса, а президенту с той же целью необходим отдельный закон.

При этом православный священнослужитель вообще не видит смысла говорить о каком-либо человеческом достоинстве «пачкунов». Те, «кто хулит и «полощет» правителя страны, будь то царь, генеральный секретарь или Президент, совершает хамов грех», так как «в своих истоках настоящая и реальная власть восходит к власти Отца».

«Язык вражды» православные используют, не только когда обращаются к политическим или общественно-политическим проблемам. Точно так же можно говорить и о межличностных отношениях, имитируя «пастырский подход».

Так поступает переехавший из Киева в Москву священник Андрей Ткачев. В последние годы он стал одним из самых успешных православных авторов, книги которого можно найти в любом православном магазине. Весной прошлого года, выступая перед православной молодежью, он заявил: «Нужно женщину ломать об колено, отбивать ей рога… гнуть ее, тереть ее, запихивать ее в стиральную машину. Делать с ней не знаю что. То есть мужчина должен обломать женщину на сто процентов! Превратить ее в настоящую женщину. Смыть с нее всю эту порнографическую краску, которая на нее нанесена современной цивилизацией».

Что же такое весь этот мрак: часть большой церковной политики или выступления на свой страх и риск?

Конечно, любой церковный чиновник скажет, что все это частная инициатива и к позиции Церкви никакого отношения не имеет. Но это лишь говорит о том, что ни церковная иерархия, ни церковная администрация не контролируют ситуацию.

Эти спикеры решительно и последовательно формируют свою повестку дня, умело балансируя между поддержкой официальной позиции Церкви и своей, гораздо более радикальной позицией. Вполне возможно, что этим радикализмом они могут привлечь довольно широкий круг сторонников.

Постсекулярное общество, о котором я говорил в начале, — это общество, где религиозные деятели и организации возвращаются в общественную и политическую жизнь. Но готово ли российское общество к такой версии постсекулярного? Вполне возможно, что «недобрые голоса» православной Церкви приведут к ее новой маргинализации.