Всеправославный собор, который должен начаться 17 июня на острове Крит — под угрозой срыва. За две недели до его начала из 14 поместных православных церквей от участия отказались четыре, в том числе и Русская Православная Церковь. В чем причины этого отказа, какие последствия срыв Собора будет иметь для православных — об этом в интервью с Сергеем Чапниным, религиоведом, главным редактором альманаха "Дары".

— Насколько предсказуемым был для вас отказ Русской Православной Церкви от участия в Соборе?

— События развиваются неожиданно быстро, и позиции некоторых Церквей за последние недели изменились на прямо противоположные. Зимой мне казалось, что решение о проведении собора в июне окончательное и никаких неожиданностей не будет. Я хорошо помню очень позитивное и, я бы даже сказал, восторженное впечатление делегации Московской патриархии от участия во Всеправославном совещании в Шамбези в конце января. Тогда было много разговоров о том, что все замечания Русской церкви к документам учтены, и это самая настоящая победа. Буквально через несколько дней после возвращения Патриарха Кирилла из Шамбези был проведен Архиерейский собор. И на нем патриарх быстро и без проблем добился поддержки епископата.

— А что тогда случилось за эти несколько месяцев — с января по июнь?

— Довольно сложно дать этому однозначную оценку. Думаю, что главная проблема довольно неожиданная: у тех, кто работал над документами собора, завышенная самооценка. Главы церквей переоценили свои богословские способности. Им казалось, что проекты документов получились высокого качества с точки зрения православного богословия. Но это оказалось не так. Их сразу после публикации стали жестко и аргументированно критиковать. Поднялась волна критики, и епископат не мог не обратить на нее внимания. Здесь важно отметить, что критика звучала не только со стороны православных фундаменталистов. Эти документы критиковали и богословы, и епископы, и миряне с умеренно консервативных позиций. По всей видимости эта критика оказалась неожиданной для глав церквей и в особенности для Патриарха Кирилла. 

— А работа над документами Собора шла что ли как-то закрыто? Те, кто критикуют сегодня эти документы, не могли увидеть, что там написано,  раньше?

— До февраля 2016 года подготовка собора носила закрытый характер. Документы были опубликованы только в феврале, а до этого звучали только общие слова в отношении предстоящего собора.  К тому же надо учитывать, что в Русской церкви в этом отношении ситуация особо печальная. У нас крайне высокая степень централизации всего, в том числе и церковной жизни. Поэтому, например, среди российского епископата самостоятельных голосов практически нет. Отдельные критические высказывания сегодня могут себе позволить епископы других православных церквей, но только не русской. И поэтому трудно оценить, как именно менялась позиция Русской церкви в отношении Собора. Мы имеем только скупые официальные сообщения, протесты православных фундаменталистов и несколько аналитических статей. 

— То есть серьезные критические высказывания относительно предстоящего Собора в Русской православной церкви публично не могли озвучить ни в момент, когда церковь готова была участвовать в Соборе, ни в момент, когда она от этого отказалась. А если бы серьезные критические голоса прозвучали  раньше — то, возможно, удалось бы раньше скорректировать позицию церкви и найти какие-то компромиссные решения ?

— Сегодня критические голоса звучат довольно громко, и это полностью в русле официальной политики Церкви. А вот если бы в марте-апреле состоялась свободная и отрытая дискуссия, то такой критической ситуации, возможно, и не сложилось. Патриарх и его команда (в данном случае это — отдел внешних церковных связей) были в курсе всех событий подготовки собора. Но им тогда казалось, что все идет хорошо, и от публичных высказываний они уклонялись. Им потребовалось время, чтобы понять, что невозможно игнорировать критику в адрес Собора. Вал критики нарастал, время до Собора стремительно таяло и когда спохватились, то оказалось, что исправить документы в дни до Собора уже не получится. В  результате четыре церкви официально объявили о своем неучастие в Соборе.

— Отказались сначала Болгарская, Антиохийская и Грузинская церкви. А Русская церковь получается до последнего тянула?

— Надо отметить, что Антиохийский патриархат не стоит ставить в один ряд с остальными «отказниками». Антиохия очень болезненно переживает конфликт с Иерусалимским патриархатом из-за храма в Катаре ( в марте 2013 г., Синод Иерусалимского Патриархата избрал епископом Катара архимандрита Макария , который с 2001 г. окормлял проживающих в Катаре православных. Этот акт вызвал протест Антиохийского Патриархата, рассматривающего Катар, как и все страны Персидского залива, своей канонической территорией -ред.). Константинопольский патриарх не спешил поддержать Антиохию и перенес разбирательство на время после Собора. Антиохийская церковь… обиделась и отказалась приезжать на Собор. 

— Но я читаю, на мой взгляд, невнятное и пространное заявление Русской церкви об отказе участвовать в Соборе и вижу там постоянные ссылки на решение именно Антиохийской церкви — мол, ее обидели. Неужели для Русской церкви в принятии этого решения была так важна позиция церкви Антиохийской?

— Заявление Синода действительно выглядит довольно странно и нетипично для официальных документов Московской патриархии. В нем довольно подробно, с цитатами описываются мотивы отказа других Церквей, звучит призыв перенести Собор, и потом говорится об отказе Русской церкви. 

Одна из задач – спрятать решение РПЦ за решения других Церквей. Мол, посмотрите, как много церквей отказались, и поэтому мы тоже не можем участвовать. Однако не исключено, что все наоборот — позиция Москвы не следствие, а причина отказа других церквей.

— Тут и самый главный вопрос. Главной причиной срыва Собора была позиция Русской Православной Церкви. Или Русская церковь, скорее, стала жертвой сложных взаимоотношений внутри православного мира? 

— Сегодня у нас есть только версии и предположения. Но мне кажется, что отказ Болгарской церкви очень трудно представить как самостоятельное решение. Это небольшая, слабая Церковь с очень скромным богословским ресурсом, и вдруг они отказываются от участия первыми. 55 лет готовился Собор, все Церкви принимали участие в этой подготовке. И вдруг болгарский Синод принимает радикальное и даже безответственное  решение — мы не едем. И с моральной, и с психологической, и, тем более, с канонической точек зрения — это очень радикально. Нужен был очень серьезный мотив, но внутреннего мотива — не видно. Значит, можно предположить, что было воздействие извне.

— Это было, если называть вещи своими именами, пожелание Русской Православной Церкви?

— Кроме Москвы, никто так повлиять на решение Болгарской церкви не мог.

— И многие при этом, обращают внимание на то, что три из четырех отказавшихся церквей — из бывшего социалистического лагеря.

— Да, это весьма любопытная деталь. Пожалуй, можно говорить о том, что не обошлось без апелляции к общему советскому прошлому. 

— Ну так и, и все-таки, что так повлияло на решение самой Русской церкви? В какой момент, это решение изменилось?

— Критика собора имела одно очень важное последствие – многие бросились серьезно читать те документы, которые прежде просматривали только по диагонали. И стала ясно, что это действительно плохие документы. В том смысле, что они не выражают консолидированного видения богословских и церковно-практических проблем православными Церквями. Не исключено, что черновики некоторых документов написаны 40 или 50 лет назад. С тех пор многое изменилось.

— Весь мир за это время сильно изменился. 

— Да, и подходы устарели. Мы сегодня мыслим иначе. Это первое. Второй конфликт — сугубо богословский. Митрополит Иларион утверждал, что документы Собора не касаются вероучительных проблем, а посвящены только церковно-практическим вопросам. Думаю это говорилось, чтобы успокоить православных фундаменталистов, которые говорили, что это «волчий, разбойничий Собор, который узаконит ереси». Но вероучение лежит в основе всех действий Церкви. 

И тут возникает главное и, вероятно, неразрешимое противоречие. Самым критикуемым из всех документов, подготовленных к Собору — стал проект документа «Отношения Православной церкви с остальным христианским миром». Традиционная православная экклезиология (учение о Церкви) однозначно оценивает все прочие христианские группы и сообщества как еретические. Это и католики, и англикане, и протестанты.

Но в ХХ веке в связи с развитием экуменического движения контакты с ними стали активно налаживаться, в употребление вошло устойчивое выражение «христианские Церкви и конфессии».  И это выражение используется и в проекте документа. 

Однако, критики и, в частности, Архиерейский синод Русской зарубежной церкви, предлагают отказаться от всех новых трактовок и вернуться к традиционному отношению к тем христианам, которые не принадлежат к Православной церкви, как к еретикам. 

Но как тогда быть с недавней встречей Патриарха московского Кирилла с папой римским Франциском, с которой были связаны такие надежды на новый этап в истории взаимоотношений христианских церквей? Если следовать логике традиционалистов, то встречу с Папой надо квалифицировать как встречу с еретиком и, соответственно, осудить.

— То есть вдруг неожиданно для многих получается, что  русский Патриархат был настроен вполне экуменически и либерально, работая над документами Собора, более экуменически, чем нынешние критики этих документов?

— Получается, что те, кто работал над документами были настроены довольно либерально. А когда в целом Православная церковь с этими документами познакомилась, то очень многих этот экуменизм не устроил.

— И получается, что Патриарх Кирилл, изначально настроенный вполне либерально,  не решился пройти по этому пути до конца и поддался влиянию фундаменталистов и консерваторов?

— Мне кажется не надо так уж переоценивать влияние именно фундаменталистов. Их значение у нас довольно часто преувеличивают. Есть группа крикливых мирян и священников, не таких уж влиятельных. Другое дело, что в целом консервативные традиции в Русской православной церкви довольно сильные. Но важной чертой консерваторов в отличие от фундаменталистов является, все-таки, их способность к диалогу.

— Но можно говорить о том, что важнейшей темой разногласий в православном мире накануне Собора — стала именно тема экуменистская?

— Да, эта тема — центральная и довольно болезненная: экуменизм и взаимоотношения с неправославными христианами. И вторая центральная тема — это, как ни странно, регламент Собора, по которому -  все 14 делегаций должны принимать решения на основе консенсуса. При такой конструкции решения принимаются главами делегаций. И это вызвало критику. На Собор, говорили многие, необходимо пригласить всех епископов. В современно мире их около 700 человек. Все должны голосовать. Плюс разные помощники. Посчитали, что будет около полутора тысяч человек. Организаторы Собора  решили, что это нецелесообразно. Давайте ужмемся до 200-300  человек. Насколько авторитетным будет такой Собор пока неизвестно. 

— Получается, что срыв Собора в значительной степени — следствие  бюрократических разногласий и борьбы каких-то амбиций?

— Есть многовековая линия напряжения между греками и русскими внутри православного мира, между Стамбулом и Москвой, и это противостояние сохраняется. Очередная попытка преодолеть эти разногласия оказалась, видимо, неудачной. И это тоже сработало. Вообще, психологически надо представит: вместе должны были собраться те довольно немолодые люди, которые никогда вместе не собирались и ничего серьезно вместе не обсуждали. Контакты между Церквями были, но серьезных решений вместе они не принимали. И этому надо учиться. В том числе надо дать и себе, и другим право на ошибку, точнее -  время на притирку. Чтобы почувствовать братскую православную атмосферу во время дискуссий.

— К открытым дискуссиям в православном мире нет особой привычки. Нет традиций таких дискуссий, иначе, возможно, многие догматические и организационные проблемы можно было решить на самом Соборе, а не до него?

Именно так. И это очень важно. Многим иерархам очень хочется все решить в кулуарах, малым составом. А потом проводить эти решения путем манипуляций с общими решениями. Похоже, от этой модели пора отказываться.

— Есть ведь и политическая, или, можно сказать,  конспирологическая версия всех этих событий. 28 мая - Путин побывал на Святой горе Афон. Тамошние монахи, как известно, неодобрительно относятся к предстоящему Собору. И вот по этим или каким-то другим политическим причинам, именно Кремль,  и  велел Патриарху не ехать на Собор? Возможно такое?

— Нет, не думаю. Думаю, никакой политической составляющей в этой истории нет. Точнее, она в другом. Собор проходит в Греции, на острове Крит. Греция, при всех разногласиях между главами наших церквей, традиционно благожелательно и даже с любовью относится к Русской Православной Церкви. И для нее это чувствительный удар — отказ Русского Патриарха приехать в Грецию. Это воспринимается, как пренебрежение к Элладской церкви и шире - к греческому народу. Простые люди это воспринимают так: Патриарх Кирилл погнушался приехать к нам, а мы что — разве плохие православные? И это заметное политическое последствие всей истории с отказом от участия в соборе — обида близкой нам во многих отношениях страны.

— Отказ РПЦ участвовать в Соборе в русском православном мире воспринят больше с воодушевлением, или больше с печалью и разочарованием, как Вам кажется?

— Есть разное отношение. Есть те, кто считают — что развалился Собор не зря — «воля Божья в том, чтобы его не было». Есть те, кто безразличны — мол, в жизни большинства верующих ничего не изменится. А те, для кого единство Православных церквей было лично значимо, конечно, глубоко разочарованы. Эти люди с грустью увидели насколько серьезны противоречия в православном мире. 

— Какие последствия отказ участвовать в Соборе будет иметь для Русской Православной церкви или особых последствий не будет и не стоило так многого изначально ожидать от этого Собора?

— Мне кажется, не стоит его как переоценивать, так и недооценивать. Он должен был стать зримым свидетельством единства православного мира. Теперь мы видим, как современные православные Церкви от заповеданного Богом единства далеки. Но, с другой стороны, большой катастрофы нет. Ведь можно опереться на опыт двух крупнейших соборов прошлого столетия. Это — Поместный Собор Русской Православной Церкви в 1917-18 гг. , прерванный большевистским переворотом. Заседания продолжались 13 месяцев. В 1962 году открылся Второй Ватиканский Собор, который длился больше трех лет.

То есть, надеяться, что за неделю, которая была отведена на нынешний Собор православных церквей можно было решить все проблемы православного мира — это иллюзия. Это были наивные ожидания. Но важно, что мы все теперь увидели то состояние, в котором находится православная церковь. Мы трезво увидели себя. 

Хотя, думаю, что кто-то из отказавшихся может еще приехать на Собор. Вопрос остается открытым.

— То есть его еще рано хоронить?

— Да, рано хоронить и надо еще посмотреть, что будет в течение ближайших дней. Ведь какие бы ни были конфликты, мы верим, что в Церкви действует Дух Святой. И он действует не только в благостной обстановке, но и во время конфликтов тоже. И я надеюсь и молюсь, что в этой ситуации мы увидим, как Дух Святой руководит Церковью. 

Беседовала Юлия Мучник