Самое начало 1990-х

К концу зимы 1990 года я стал прихожанином храма святителя Тихона, патриарха Всероссийского, в Клину. Храм выглядел ужасно – изуродованный перестройками четверик из потемневшего кирпича прямо посередине городской свалки… Практически сразу стал жить на два дома - несколько дней в Москве, несколько в приходском доме в Клину. Вокруг настоятеля храма, тогда молодого священника, а ныне протоиерея Анатолия Фролова собралась очень энергичная молодежь. Вскоре мы объединились в братство. Мы восстанавливали храм и с огромным вдохновением занимались миссией.

Время тогда было очень густым, концентрированным. Буквально каждый день происходило что-то новое, важное, необычное. Мы не замыкались в рамках нашего прихода. К нам приезжали протопресвитер Виталий Боровой (+7 апреля 2008), прот. Артемий Владимиров, молоденький диакон Андрей Кураев.

Довольно часто в Клин приезжал невысокого роста, немолодой, но очень живой, буквально светящийся человек. На литургии он надевал стихарь, нередко после воскресной службы он выходил на амвон и вдохновенно проповедовал. Мы звали его Глеб Александрович… Но только через год я узнал, что он уже почти двадцать лет был священником. Тайным. Через год отец Глеб Каледа (+ 1 ноября 1994) вышел на открытое служение, и был назначен в причт храма пророка Илии Обыденного. Это была одна из самых ярких встреч с церковным подпольем советского времени.

К нам не раз приезжали священники Зарубежной Церкви и «полулегально» сослужили с нашим настоятелем. Конечно, порой они ворчали, что мы «очень советские», но отношения с ними были добрые. В 1991 к нам приехала группа студентов из Франции и США, в большинстве своем агностики, и помогали нам восстанавливать храм. Помню, приезжали православные греки и американцы, лютеране из Германии. Такое общение давало нам удивительно много и помогало увидеть широкие горизонты православного мира и жизнь христиан других конфессий без мифов и штампов, сопутствующих теоретическому знанию.

Лютеранская община во главе с пастором Урсом Дорманом из маленькой деревеньки Виттлое (где-то между Гамбургом и Ганновером) не просто решила нам помогать, она взяла своеобразное шефство над нашим приходом. И делали они всё с немецкой аккуртаностью и основательностью  – приезжали мастера-строители, привозили медные краны и пластиковые трубы, которые тогда были в диковинку, деревообрабатывающие станки, на которых работали сами и учили наших ребят работать.

И отец Глеб, и зарубежники, и студенты из Франции, и лютеране из Виттлое – это были знаковые встречи. Мир вокруг нас стремительно терял привычные очертания. Было трудно, даже голодно (помню американскую гуманитарную помощь - бесконечные мешки с рисом, чечевицей и сухим молоком), но «советского» в нашей жизни становилось все меньше и меньше.

В эти годы журналистика потеряла для меня привлекательность, центром жизни стал приход, я без тени печали внутренне попрощался с работой в СМИ и совсем не думал, что когда-либо снова буду заниматься журналистикой профессионально.

Многие их тех, кого Господь собрал в наше маленькое братство, служат Церкви . Несколько человек окончили семинарию, четверо приняли сан, четверо - монашеский постриг, один окончил иконописную школу... Дима Румянцев стал священником и служил в «Малом Вознесении» на Никитской (+ 3 июля 2006), Леша Куренков сейчас протоиерей, проректор Белгородской семинарии, Валя Глазовская окончила Иконописную школу при МДА, писала иконостас, в частности, для кафедрального собора в Токио. Игумен Тихон (Полянский) служит в храме под Клином, преподает в православной гимназии Плесково. Нас было человек пятнадцать-двадцать, но мы были очень энергичными, жаждущими ясных и конкретных дел. И все нашли свое место в Церкви. Оглядываюсь на те годы и думаю: какая Божья милость на всё тогда была...

Из руин вырос храм, помойка превратилась в благоустроенную церковную территорию, казалось, можно жить такой общинкой всегда. Братство занималось большинством тех дел, которые непосредственно не касались богослужения – церковно-певческой школой, детскими и молодежными лагерями, издательскими проектами, мастерской золотного шитья, организацией общения с многочисленными гостями. Возникла молодежная группа при храме Илии Обыденного, которую мы стали называть «московским филиалом братства». В нем были Витя Судариков, Юля Бредун, Леша Беглов, Игорь Гарькавый и другие. Во многом с их помощью я составил в 1992 году первый справочник-путеводитель «Православная Москва», который Петр Паламарчук, автор «Сорока сороков», назвал долгожданным «пятым томом» своего знаменитого исследования о московских храмах.

Чуть позднее юный монах Закхей (Вуд) организовал отделение нашего братства в Чикаго. И мы с отцом Анатолием даже летали в Америку на открытие чикагского отделения… Но это отделене просуществовало недолго.

Через четыре года движение православных братств захлебнулось, а впоследствии и Архиерейский собор ввел жесткие ограничения на деятельность братств.

Эссекс

В ноябре 1990 года я впервые отправился в авантюрное путешествие за границу. Билет на самолет казался невозможно дорогим, и я поехал на поезде. Это было путешествие к студенческим друзьям, и единственным пунктом моей церковной программы был лондонский собор и желание встречи с митрополитом Сурожским Антонием (+ 4 августа 2003). Было у меня и небольшое почтовое обременение – надо было передать письмо из Новосибирска от крестной моего друга ее другой крестной дочери, живущей где-то в пригороде Лондона.

Я рассказываю об этом подробно, чтобы показать: центральное событие моей жизни произошло как бы помимо меня, помимо моих планов и намерений. 

Я передал письмо прямо в руки адресату, от которого тут же услышал: «Сергей, раз уж вы здесь, надо заехать в монастырь».

«Как? – думал я. - Православный монастырь в Англии? Почти невозможно!» В те годы православный мир для меня ограничивался Россией, Святой Землей, Балканами, отчасти Францией и Америкой. А все остальные земли и страны в известный мне тогда православный мир никак не вписывались. Поэтому, когда мне сказали, что в сотне киломентров от Лондона есть небольшой православный монастырь и в нем живет удивительный старец, я отнесся к этому с огромным скепсисом.

По пути я узнал, что еду к автору той самой книги «Старец Силуан», которая в полуслепой машинописи была практически в каждой библиотеке христианского самиздата. И мне, и многим моим друзьям эта книга дала первое серьезное представление о молитве.

В конце ноября в Англии уже сыро и зябко, хотя газоны еще зеленые и не вся листва облетела с деревьев. Я приехал в Иоанно-Предтеческий монастырь в Эссексе в первой половине дня, около 11 часов. Братия находилась на послушаниях, вокруг было пустынно… Я медленно, с некоторой робостью шел по дорожке вглубь монастыря. И вот, огибая игуменский корпус, я оказываюсь лицом к лицу со схиархимандритом Софронием (Сахаровым, + 11 июля 1993). Он вышел на прогулку, и его поддерживал келейник - иеромонах Серафим (ныне схиигумен, настоятель Всехсвятского скита на Валааме). Увидев меня, отец Софроний улыбнулся и просиял, как будто он уже очень давно ждал меня и шел мне навстречу. Я подошел, и он не благословил меня, а сразу же по-отечески обнял. От неожиданности я очень смутился. Но старец излучал такую любовь, что смущение, неудобство, неловкость,– всё это стремительно исчезло.

Несколько лет я каждый год приезжал и месяцами жил в монастыре. Беседы с отцом Софронием и его книги стали тем фундаментом, на котором в дальнейшем строилась вся моя жизнь в Церкви. Но прежде всего это был опыт литургической молитвы и особых последований, основанных на Иисусовой молитве и введенных отцом Софронием в жизнь его монашеской общины.

Не раз старец приглашал меня участвовать в тех беседах, которые он еженедельно проводил с братией монастыря.

Общение с насельниками монастыря позволило познакомиться с литургическими традициями Афона и русской эмиграции, а в обширной монастырской библиотеке я ближе познакомится с православным богословием ХХ века и английской библеистикой конца XIX – начала ХХ века. В России о многих из этих книг знали тогда только понаслышке.

Здесь же, в монастыре я познакомился с композитором Арво Пяртом и его музыкой. Тогда же я выбрал место для строительства нового скита в Мидлэндз на границе с Уэльсом, но это отдельная история.

После кончины отца Софрония стал ездить реже, но духовная связь с монастырем остается…

И все-таки журналистика

Я благодарен Богу, что Он подарил мне несколько лет «профессионального молчания». У меня был небольшой опыт «советской» журналистики, и бурный опыт самиздата 1988-1990 годов, но ни там, ни там не было нужных форматов. В перестоечных СМИ никто не писал о Церкви по-настоящему интересно - ни в жанре публицистики, ни в жанре новостного сообщения. ЖМП того времени было изданием, редакция которого находилась на таких «духовных вершинах», что простым смертным туда не дойти. Казалось, верхом самонадеянности - прийти на Погодинскую улицу и сказать, что я журналист и хочу писать для церковных изданий.

Вместе с тем, когда я стал общаться с отцом Софронием, его духовными чадами, с братией монастыря, а в Москве – с кругом протоиерея Глеба Каледы и многими другими, мне открылась удивительная и трагическая история Церкви в ХХ веке. Это были очень сильные свидетельства реальных очевидцев и участников событий. Их рассказы не были отвлеченным повествованием, это был живой опыт людей, которые прошли через изгнание, лишения и страдания, кто-то – через гонения и лагеря.

Храм в Клину стал первым храмом в России, освященным в честь священноисповедника Тихона, Патриарха Всероссийского. Рядом с нами были дети и внуки новомучеников… Я глубоко переживал свою причастность к этой истории и верил, что впереди у Церкви в России долгие годы вдохновенного и творческого свидетельства о Христе.

* * *

Время от времени я писал в «Русскую мысль», в 1989-90 годах работал в агентстве «Постфактум», когда оно только-только запустило газету «Коммерсантъ», но больше фотографировал, чем писал. Во время поездок в Англию выступал на «Би-би-си», в религиозной редакции записал несколько бесед с протоиереем Сергием Гаккелем и его помощницей Фаиной.

Году в 1992-93 лютеране из Виттлое стали привозить к нам в приход множество подержанных компьютеров, которые наши ребята тестировали и передавали в храмы, монастыри и братства.  В это время я увлекся компьтерной версткой и наладил выпуск православного приложения «Ковчег» к клинской районной газете. Тогда же, в 1992-93 годах вместе с Витей Судариковым подготовили первое издание справочника «Православная Москва». Затем я готовил к печати первую книгу диакона Андрея Кураева «Все ли равно как верить?», первую книгу иеромонаха Илариона (Алфеева) «Таинство веры», «Письма в Россию» архимандрита Софрония (Сахарова), сборник проповедей протоиерея Георгия Бенигсена «Не хлебом единым» и другие.

Метафразис

В начале лета 1995 года ко мне домой приехали Саша Пискунов и Илья Кувакин и рассказали, что несколько месяцев назад они создали агентство религиозной информации «Метафразис», но нуждались в руководителе проекта. Было очевидно, что это потрясающий, живой, информационный проект, который мне было бы интересно делать. К тому времени в светских СМИ о Патриархе регулярно писала только Оля Костромина (+ 22 апреля 2010) в ИТАР-ТАСС, все прочие публикации о Церкви можно назвать более или менее случайными. Понять, какие события происходят в религиозной жизни за пределами Москвы, было практически невозможно.

Структурно «Метафразис» возник при агентстве «Постфактум», но это были уже последние месяцы существования «Постфактума». Когда он закрылся, мы просто сняли квартиру в Малом Козихинском переулке.

У «Метафразиса» были свои - классические для середины 1990-х годов - спонсоры с большими деньгами. Судьба их была такой же «классической» - через пару лет они просто исчезли. Но как ни странно, в 1995-96 году нас всех объединило намерение создать полноценное информационное агентство, освещающее религиозную жизнь России и СНГ. Это было «светское» информационное агентство, однако, все мы стояли на православных позиция.

Я не случайно упомянул о «Постфактуме»: сотрудничество с ним в первые же месяцы позволило нам создать полноценную корреспондентскую сеть, охватившую многие регионы России и ближнего зарубежья. Нашей главной задачей было выработать формат новости о религиозной жизни и научить корреспондентов в регионах квалифицированно писать религиозные новости. Среди наших корреспондентов были Борис Кнорре, Александра Колымагина, Кирилл Фролов, Елена Югина и многие другие.

Мы выпускали ежедневные новости и рассылали их по электронной почте (интернета еще не было, были только BBS), а также издавали еженедельный печатный бюллетень, в котором, кроме новостей, были интервью и комментарии. И ежедневные новости, и бюллетень мы выпускали на двух языках – русском и английском. У нас были десятки платных подписчиков, но на самоокупаемость мы за два года работы не вышли.

К 1997 году у спонсоров резко изменились обстоятельства, и мы потеряли финансирование. В этот момент нас очень поддержал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Когда начались трудности, он пристроил редакцию «Метафразиса» в подвальчик на Сивцевом Вражке, где тогда находилась ПИТА – Православное информационное телевизионное агентство под руководством Андрея Писарева. Это был самый расцвет агентства – уже выходили «Слово пастыря», «Канон» ряд других программ. Всего ПИТА делала одиннадцать эфиров в неделю на разных телеканалах. В подвальчике работали Николай Державин, Светлана Кокотунова, Борис Конухов, Дима Менделеев, приходил Ваня Охлобыстин, еще не принявший сана. Чуть позже я привел туда Женю Крылова. Естественно, мы участвовали во многих телепроектах.

Приблизительно в то же время АО «МЭС» пригласило нас к участию в первом крупном и очень дорогом интернет-проекте – сайте «Россия православная» (www.or.ru). Это была совершенно новая ситуация: наша редакция впервые оказалась в бизнес-центре со сложной системой магнитных ключей и прав доступа, и порой было не понятно, что для руководства компании важнее – нефтяной бизнес или игра в православный интернет. На короткий период там удалось собрать очень сильную команду – публицистов, богословов, программистов и дизайнеров. К сожалению, это проект (как всякий неразумно дорогой) существовал очень недолго.

НГ-Религии

В конце 1997 году среди многочисленных приложений к «Независимой газете» появилось новое – «НГ-религии». Руководил редакцией Максим Шевченко. Вместе с ним и Олегом Мраморновым мы делали первые номера, и сегодня можно сказать, что это был самый яркий период НГР. Быстрый успех издания во многом был обусловлен общей редакционной политикой газеты. У него можно было почти все, если ты работаешь профессионально: писать реальную аналитику, сталкивать различные позиции, если они представлены внятно и убедительно. В «Независимой газете» - и НГР не исключение - можно было увидеть широчайшую палитру самых разных мнений. Профессиональных церковных СМИ тогда не было, и «НГ-религии» стали одним из важнейших источников информации о жизни Церкви.

Сегодня – и в журналистике, и в жизни – слишком много «бытового» радикализма, недоверия, истеричности. Журналист на Западе - это человек, который имеет свою собственную позицию и с этой позиции смотрит на жизнь, размышляет, что происходит в жизни общества. Есть журналисты консервативных изданий, есть либеральных. Эта личная философия, как правило, вписана в редакционную политику. Если же ты вписан в редакционную политику, то ты для редакции – ценный сотрудник. Читатели ждут твоих комментариев, и это дает определенную свободу, можно писать честно. На этом журналист зарабатывает авторитет, популярность, известность и так далее. Что-то похожее было в «Независимой газете». Были очень разные люди, но все писали, исходя из не декларированной, а продуманной, проживаемой философии.

В 1990-е годы было ясное ощущение: то, что ты говоришь и то, как ты говоришь, обращено к широкой читательской аудитории, которая реагирует, откликается. Не вспомню точно, какой тираж был у «НГ-религии», но нашим читателям было по-настоящему интересно то, что они читают.

Я ушел из НГР осенью 1998 года, вскоре после кризиса.

Соборность

В это время, на рубеже 1998-1999 годов, я задумал создать «Соборность» - интернет-проект, главным содержанием которого стала бы экспертная публицистика. 1998 год сыграл огромную роль в создании «Соборности» просто потому, что после кризиса многие мои друзья лишились работы и были готовы к активному сотрудничеству.

«Соборность» была бы просто невозможна без талантливого программиста Андрея Скулова, он написал потрясающую систему управления сайтом – гибкую, удобную, простую. Дизайн нам делала Лариса Галкина. Среди ведущих рубрик и постоянных авторов были Алексей Беглов, Александр Морозов, Александр Кырлежев, Ксения Лученко, Николай Лисовой, Константин Костюк и другие. На «Соборности» было семь постоянных рубрик – «Новости», «Церковная жизнь, «Религия и общество», «Точка зрения», «Вдоль стеллажа» и «Досье». На нашем баннере был написан слоган (не утративший своей актуальности и сегодня) «Православие - самая неизвестная религия».

Уже в первые месяцы работы «Соборности» мы убедились, что «попали в формат» - редакция получала немало писем и отзывов как из России, так и из зарубежья. Неожиданностью стали письма из нескольких монастырей со словами благодарности, поддержки и предложением помощи. Благодаря этим знакомствам мы получили и новых квалифицированных авторов из числа духовенства (некоторые писали под псевдонимами) и даже небольшое финансирование.

«Соборность» стала православным интернет-изданием, которое сбалансировано говорило обо всем: об официальной церковной жизни, о православной культуре, о зарубежье. Публиковались репортажи, аналитика, рецензии.

В «Метафразисе» богословская публицистика была не нужна. В «НГ-религиях» мы сделали несколько робких попыток затронуть богословскую проблематику. На «Соборности» богословская публицистика стала реальностью. Мы впервые затронули и широкий круг канонических проблем. В те годы считалось, что в интернете нужны исключительно катехизаторские ресурсы. Однако «Соборность» доказала, что успех может быть и у ресурса, который экспертно рассказывает, что такое Церковь сегодня, и формирует среду для интеллектуального общения. Это был умный, вдумчивый разговор о Церкви, где все говорят спокойно, никто никого не задевает. Сегодня, к сожалению, это большая редкость.

На качество материалов положительно влияло то, что у редакции не было задачи публиковать по три материала в день, как это принято сегодня. Жизнь была более размеренной - люди выходили в интернет два-три раза в неделю.

«Соборность», вопреки изредка звучащему мнению, была не только не «оппозиционным», но даже и не полемическим ресурсом. Всё дело в том, что занимались редкими для того (да и для нашего) времени жанрами – аналитикой и журналистскими расследованиями.

Сюжет: Анаксиос

История с «анаксиосом» самая известная среди них. Напомню, в чем ее суть.

В одном из классов Санкт-Петербургской семинарии собралась группа активных семинаристов, которые преподавали в воскресные школах при весьма отдаленных приходских храмах и порой нарушали распорядок дня, возвращаясь позже положенного времени. Начальство относилось к этому с пониманием, пока не появился семинарист, который начал эту группу за формальные нарушения расписания преследовать. Одни горели служением, а другие говорили: «Нет, дисциплина важнее миссии». Возник конфликт, который усугубился рядом других обстоятельств.

Пришло время рукоположения гонителя в священный сан. Конфликт к тому времени был уже явный, и ребята ожидали одного: «злодей» накануне своей хиротонии с ними просто примирится. А он - наоборот. Архиерей заявил, что этот конфликт ничего не значит, и он принимает решение о хиротонии. Будучи научены исторической литургике и зная, что слово «аксиос» означает согласие народа Божьего с избранием нового иерея, семинаристы-проповедники во время литургии ответили «анаксиос» (не достоин).

Архиерей проигнорировал мнение «народа» и как ни в чем ни бывало совершил хиротонию. Все были в шоке. Естественно, на семинаристов начались гонения, некоторые вынуждены были покинуть семинарию, сочувствующие затаились, а рукоположенного гонителя ректор отправил учиться за границу.

Зарубежные архиереи как один говорили: мы бы не допустили такой ситуации, и если это можно было предотвратить, все усилия к этому приложили. Но если уж по стечению обстоятельств дело дошло до хиротонии, и кто-то из народа сказал «анаксиос», мы бы остановили хиротонию, устроили разбирательство и только по итогам расследования приняли решение.

Этот информационный повод мы использовали, чтобы поговорить об отношениях в семинарии, о том, кто такие семинаристы в системе нынешних внутрицерковных отношений, что такое литургическая практика, на что можно обращать внимание, а что можно игнорировать.

Это была наша первая отчаянная попытка поговорить о том, что такое канонические правила, какова практика их применения сегодня. У нас не было задачи рассказать всему миру, какой страшный и ужасный епископ, мы разбирали прецедент, мы говорили о проблеме. Церковного суда как такового в Русской Православной Церкви еще не было.

Кстати, опять помогли монахи, которые любили читать и поддерживали «Соборность». Они оказали нам неоценимую помощь при подготовке канонических комментариев.

Мы поставили на повестку дня целый ряд вопросов, которые считали важными. Я помню встречи с этими семинаристами, духовенством. Для них это был болезненный, трудный, но важный опыт христианской свободы. Да, у системы есть свои правила, и есть много людей, которые по правилам этой системы играют. Но кто тебя поддержит, если оказалось, что ты против системы, но за правду? Наше журналистское расследование дало неожиданный результат – отчаявшиеся ребята почувствовали, что их боль не безразлична другим.

В «Соборности» были первичны две вещи. Первое - разговор об актуальных проблемах. Мы могли писать о любых событиях в России, в Европе, в Америке, у православных или у протестантов. Было огромное количество тем, интересных с точки зрения «а как мы будем развиваться? Перед нами стоит схожая проблема и возможно ли ее решать таким же образом?» Но разговор не ставил целью сразу «выписать рецепт». Это было размышление, работа на понимание.

Второе – внятное, качественное представление своей точки зрения. Люди говорили с очень ясных личных позиций. Эти взгляды не вписывались в дурацкую схему, по которой вся церковная мысль билась между либерализмом и консерватизмом. Большинство церковных людей считало это противопоставление надуманным, искусственным и неактуальным. Только маргинальные группы публицистов, собранные вокруг своих изданий, внедряли такую модель описания действительности.

Жалею, что мы закрыли «Соборность». В каком-то смысле его исчезновение очень серьезно повлияло на дальнейшее развитие журналистики. Но невозможно было делать официальный «Церковный вестник» и одновременно вести «Соборность».

Сюжет: Екатеринбург

В конце зимы 1998 году я поехал в Екатеринбург делать первый телевизионный репортаж о Ганиной яме для программы «Ортодокс». Это было благословение Патриарха Алексия. Никакого монастыря там еще и в помине не было. Время от времени группа энтузиастов ставила у Ганиной ямы крест, но его периодически ломали и жгли.

Это была моя первая поездка в Екатеринбург. Что за город? Далеко ли Ганина яма? Я не знал. Помню, когда мы созванивались, я спрашивал: «Как с погодой? Что одевать?» Мне отвечали: «Все как в Москве». И вот мы в городе, епархия дала нам «газик» (иначе не доехать) и мы отправились в путь. Оказалось, это пригород, мы проехали всего две-три деревни и встали на краю леса. Снега по пояс, вглубь леса уходит запорошенная колея. Месяц назад здесь проезжал какой-то грузовик. Отъехав от дороги метров сто, машина застряла. «Не проедем,- говорят мои спутники.- Пару километров пройдем пешком». И они, одетые один в унты, другой в болотные сапоги, бодро ушли вперед. Штатив и камера – штуки тяжелые, мы с оператором, взвалив все на себя, в городских ботиночках пошли по колее за ними вслед через шаг проваливаясь то по колено, то по пояс. Метров через пятьсот начался кошмар - спина болит, пот льется градом, оператор ворчит. Думаю: «Сюжет мы вряд ли снимем, главное – не схватить воспаление легких». Прошли километра полтора-два, а дальше - дорога, стало полегче. Потом снова на тропинку свернули.

Ганина яма. Снег, сугробы, даже очертаний шахты не видно – просто яма. Стоит крест металлический – страшный, сваренный из железных балок. Тут выглянуло солнышко. И такая вдруг легкость и радость ... Мы забыли об усталости, как будто наша страшная дорога была год назад - не сейчас и даже не вчера. Мы с оператором посмотрели друг на друга и поняли: все, работаем. Святость этого места была прожита не умом и даже не сердцем, а каждой клеточкой вспотевшего, мокрого, уставшего тела.

До этого момента у меня были глубокие сомнения в святости Царской семьи, и я их не скрывал. Поездка в Екатеринбург была попыткой получить уверение: «Господи, помоги разобраться!». И такое уверение я получил.

Но, вернувшись из поездки, я понял, что не могу поддержать звучавшие тогда требования немедленной канонизации Царской семьи. Был слишком очевидно, что люди требовали «политического» прославления. Для них подвиг царя, кротость и смирение всей его семьи, были чем-то второстепенным. Канонизация Царской семьи мыслилась как канонизация монархии и гигантского комплекса мифов, которые у некоторых «постсоветских» православных ассоциировались с царской Россией и воплощались в образе императора. Мне это было глубоко чуждо. Нельзя было профанировать канонизацию, и я об этом говорил и писал не раз.

Когда речь идет о спорах вокруг канонизации царской семьи, важно представлять себе контекст, который, к сожалению, уже забыт. В конце прошлого века большая группа людей выступала против канонизации. Из тех, с кем я говорил в те годы, митрополит Санкт-Петербургский Владимир, митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (+ 21 июня 2001) и ряд других выступали против быстрого прославления. Несколько лет «задержки» позволили сделать канонизацию менее политизированной, но с почитанием Царской семьи и сегодня, десять лет спустя после канонизации, целый ворох проблем.

Для меня Царская семья – это пример духовного преображения человека перед лицом трагедии и смерти. В этом нет ни «политики», ни «идеологии», ни «мифологии». Здесь очевидно главное: вот он, путь человека, доверишвего Богу всего себя, свою жизнь и жизнь своих любимых и близких людей.

 

Семинары, фестивали, конференции

В 1999-2001 годах я постоянно организовывал многочисленные встречи, семинары, конференции. Во второй половине 90-х это были скорее дружеские посиделки, хотя и в профессиональной среде. В самом конце 90-х я организовал семинар, который назывался «Православие и развитие интернета». Думаю, его участники помнят подвальчик на Сивцевом Вражке. Позднее семинар перерос в секцию Рождественских чтений. Это был период, когда мы плотно работали вместе с талантливым сетевым администратором Сашей Дятловым (+ 6 февраля 2011 года).

Из конференций, самой успешной стала интернет-конференция «Христианские начала экономической этики». С помощью Константина Костюка, кандидата политических наук и члена Международной ассоциации христианского социального учения (Брюссель) удалось собрать широкий круг участников из многих европейских стран, весомым было представительство и россиян.

Забегая вперед скажу, что в середине нулевых вместе с Валерием Лепахиным, профессором кафедры русской филологии Сегедского университета (Венгрия) и автором концепции иконичности,  мы провели четыре конференции «Иконология и иконичность», посвященные проблемам богословия образа (один из докладов), но самым удачным стал фестиваль «Вера и слово», который я придумал в 2004 году.

Где-то после 2002 года стало очевидно, что церковные конференции как формат общения и обмена опытом стремительно вырождаются. Рождественские чтения вступили в полосу тяжелого и затяжного кризиса. Новых имен нет, а известные священники и миряне не могут каждый год писать новые доклады. Кроме того, с развитием интернета многие документы стали публиковаться, и то, что раньше можно было услышать только на конференции или прочитать в сборнике ее докладов, стало возможно за 15-20 минут найти в интернете.

Профессиональное общение нужно было переводить в новый формат. Главным становится диалог, и для него наиболее удобный формат – это фестиваль.

Разрабатывая концепцию фестиваля «Вера и слово», мы стремились обеспечить профессиональное общение в соединении с обучающими программами. И плюс создать атмосферу, в которой не было бы вертикального, иерархического общения, когда, например, Ярославль с Костромой общаются через Москву. Пожалуйста, встречайтесь, обсуждайте свои проблемы хоть до рассвета и говорите между собой так, чтобы возникли прочные связи, без посредников. Намеренное смешивание журналистов церковных и светских СМИ, мастер-классы, обучающие игры, Клуб главных редакторов – всё это были специальные проекты в рамках фестиваля. И надо сказать, что многие участники, увидев наши намерения, стали нашими друзьями и верными помощниками. Конечно, была и критика в адрес фестиваля, но даже критику чаще всего высказывали с любовью.

В «нулевые» годы фестиваль «Вера и слово» были единственным церковным мероприятием, у которого были свой фирменный стиль, музыкальное сопровождение, а в 2004 году удалось провести большую рекламную кампанию, повторить которую до сих пор не удалось. Анонсы фестиваля выходили в эфир на «Третьем канале» и на десятках рекламных экранов в Москве. Кроме того, в 2004 году вместе с Павлом Бусалаевым, Ириной Неронской и Рустамом Салимзяновым мы запустили специальную рекламную кампанию «Первозданный смысл слов» под эгидой фестиваля «Вера и слово».

В 2008 году в приветствии участникам III фестиваля «Вера и слово», Митрополит Варшавский и всея Польши Савва отметил: «Ваш фестиваль является значительным событием в церковной жизни Центральной и Восточной Европы…» Надеюсь, это была констатация той роли, которую сыграл наш фестиваль в консолидации русскоязычных православных журналистов за пределами России.

В 2010 году фестиваль впервые провел Синодальный информационный отдел. Мне удалось создать «бренд», который оказался авторитетным, устойчивым, способным жить самостоятельно.

* * *

Ровно десять лет назад, в августе 2001 года, по приглашению протоиерея Владимира Силовьева я пришел на работу в Издательский Совет и привел с собой ведущих сотрудников «Соборности». Задача была трудная, но интересная – используя наш журналистский опыт, реорганизовать газету «Церковный вестник», сделать ее массовой и интересной.

Газетные проекты живут 3-4 года, и я не думал, что с изданием официальных церковных СМИ будут связаны десять лет моей жизни. Пик развития «Церковного вестника» - это 2002-2006 годы.

Признаюсь, в том, что я сделал с газетой в 2001 году и «Журналом Московской Патриархии» в 2009, не было ничего нового. Я просто вернулся к забытым традициям русской церковной журналистики конца XIX – начала ХХ века. А именно – возродил в официальных изданиях неофициальную часть. Только так можно показать, что за строгим церковным фасадом была, есть и будет настоящая жизнь.

Но сегодня самый острый вопрос (и в некотором смысле это вопрос выживания любого СМИ) – это не «редакция», не «начальство», а «аудитория». Мы видим, что некогда цельная, консолидированная церквная аудитория изменилась. Возник целый ряд специализированных, ннишевых изданий как печатных, так и электронных. Уровень широкой аудитории в целом ощутимо снизился. Очень заметно разделение читательских интересов в зависимости от возраста.

Официальному изданию, которое «привыкло» быть единственным изданием Церкви в этой ситуации очень трудно. Таким, как прежде, ЖМП никогда уже не будет, но нового готового рецепта у нас нет. Мы находимся в поиске и осенью предложим несколько новых решений, покажем, в каком направлении будем развиваться.